Ода Солнцу

«Палача» казнили 27 мая.
Он цеплялся за жизнь ещё восемь дней.

Каникулы начались. Время молодого солнца. Лучшая пора.
После полудня и до самого обеда можно гонять мяч с мальчишками из школы. И никто не скажет тебе ни слова. А потом бежать вприпрыжку на пруд и с криками бросаться в прохладную воду, поднимая столбы брызг. Можно запускать ветряного змея на диком поле за посёлком или просто валяться в высокой пахучей траве, разглядывая небо через нависшие стебли. А вечером, после ужина, сидя в яблоневом саду, с важным видом обсуждать политику и девчонок. Второе чаще.

─ Милада обещала поцеловать меня, если я к осени вырасту на десять сантиметров, ─ сообщил Вацлав.
Антонин, сидевший под деревом напротив него, прыснул смешком.
─ Да, да, обещала!
Антонин не сдержался, зашёлся смехом, за ним начали смеяться все остальные ребята: Карел, Юрий, Ярослав и Йозеф.
Все знали, что «коротышка Вацлав» не наберёт десяти сантиметров и к выпускному классу, ни то что к концу лета.
─ Что смеётесь, дураки? Завидно? Никому из вас она такого не скажет.
Смех обернулся всеобщим гомерическим хохотом. Антонин катался по земле, держась за живот.
─ Пустомели! ─ Вацлав вспылил. ─ Идите к чёрту! Никого из вас завтра не позову на свой день рождения. Мать испечёт сладких пирогов. Всё сам съем!
Антонин плакал и задыхался от смеха, не в состоянии произнести ни слова.
Разозлившись, Вацлав резко встал. Подняв лежавшую рядом палку, он швырнул её в валявшегося на земле Антонина. Попал в голову.
─ Идиот, тебя в детстве из колыбели на пол роняли? ─ заорал Антонин, вскочив на ноги, потирая ушибленный лоб.
─ Это тебе по голове телегой проехали, недоумок, ─ сурово отпарировал Вацлав.
В школе все знали: у Антонина взрывной нрав, он вспыхивал как пакля, облитая бензином по любому поводу. Взрослые говорили это от того, что почти минуту после рождения он не дышал.
Антонин мгновенно побагровел и бросился на Вацлава, повалив его на землю. Теперь уже вдвоём они катались по траве, сцепившись не на шутку.
─ Ну всё хватит! ─ скомандовал Йозеф, вставая с земли. ─ Берите коротышку за ноги и за руки. ─ Сам он ухватил Антонина и оттащил его от Вацлава.

Йозеф был самым старшим из их школьной компании. Ему уже исполнилось пятнадцать. Среди товарищей он пользовался непререкаемым авторитетом. И не только из-за возраста…

В прошлом году случился у семьи Стра́ковых пожар на ферме. Хозяин бо́льшую часть животины успел выгнать на улицу. Осталась в закутке лишь одна пегая лошадка, совсем старушка. Отдать её на бойню у Стракова рука не поднималась, сколько лет в семье.

Кровля горела сильно, могла рухнуть в любой момент. Посмотрел Страков сначала на хлев, потом на свой дом, где дети спали, да и решил, что не пойдёт за лошадью. Значит, судьба у неё такая. Тут-то из дома и выбегают две дочки Страковых. Кричат, что младший Зденек ушёл ночью на сено спать. Оказывается, повадился трёхлетний несмышлёныш спать в деннике рядом со старой лошадью. Уляжется в сено и сопит до утра.

В этот момент над входом обвалилась горевшая крыша. Народ ахнул. Жена Стракова Людмила обмерла, зажав рот руками. Хозяин ринулся вдоль стены фермы, там за углом была ещё одна боковая дверь. Но не успел он добежать до угла, как кровля рухнула целиком. Страков так и застыл. Стоит молча. Губы сомкнуты. Лицо серое. Кулаки сжаты. На огонь смотрит. Говорят, тогда и поседел на пол головы. А тут из-за угла выходит Йозеф. Сажей перепачкан, плечо изранено, рубашка в крови. На его правой руке маленький Зденек сидит, глаза спросонья продирает, ничего понять не может, а левой рукой Йозеф лошадку пегую за гриву держит.

Как стоял Страков во весь свой немалый рост, так и просел на колени, сгибаясь, закрыв лицо ладонями. А Йозефа с тех пор зауважали не только ребята из школы, но и весь посёлок.

─ Он первый начал! ─ кричал Вацлав.
─ Я в тебя палкой кинул? ─ заорал Антонин.
─ А что ты ржёшь, как конь?
─ А ты чего чушь несёшь про поцелуй и Миладу?
─ Так всё, замолчали оба! ─ повысил голос Йозеф, ребята притихли. ─ Ведёте себя, как дети малые. Ну ка быстро извинились друг перед другом и забыли. Ну, долго нам ждать?
─ Ну ладно, я вспылил, ─ пробурчал Вацлав. ─ Извини, что палку в тебя кинул.
─ Да, ладно, ─ шваркнул по траве ногой Антонин. Все знали, что Антонин отходчив. ─ Я тоже хорош. Извини. Забыли?
─ Забыли, ─ согласился Вацлав, ─ завтра на пироги придёте?

II.

8 июня. Завтро наступило.

Солнце сияло и грело, как сумасшедшее. На небе ни облачка. Лето обещало быть жарким, резвым и щедрым.

Сегодня коротышке Вацлаву исполнилось четырнадцать лет. Правда, из-за низкого роста и щуплой фигуры больше, чем на двенадцать он не тянул. Это расстраивало Вацлава. И расстраивало его даже не тем, что он всю жизнь будет ниже всех, с этим он уже смирился, а тем, что Милада поцелует кого-то другого.

Милада. Самая красивая девочка их посёлка.
Белые косы. Васильковые глаза. Кожа нежная, как у ребёнка.
Глянет из-под пушистых ресниц и всё ─ ты уже и таешь, будто ледышка на печи.
Вацлав точно знал: он отдал бы жизнь за её поцелуй.

К полудню мать Вацлава напекла пирогов. Запах был такой, что от радости и предвкушения в груди скакало и прыгало, и хотелось улыбаться просто так. Вацлав улыбался.

Пришли мальчишки. Сели за стол. Мать Вацлава всех угощала. Смеялись много, слегка подтрунивали над именинником и его ростом. Вацлав тоже смеялся, а мать целовала сына в макушку и приговаривала: «Не слушай их, они шутят, они любя. Ты и сам ещё не знаешь, какой ты высокий. Ешь золотко, расти выше Карпатских гор».

Вацлав был в семье единственным ребёнком.

Покончив с праздничным обедом, решили бежать на пруд купаться. Так и сделали.

Хорошая пора ─ начало лета. Плоды на деревьях ещё не созрели. Овощи только на подходе. Максимум делов-то помочь родителям прополоть, полить, раскидать удобрения, да сорняки убрать. Это совсем не то, что собирать урожай. Когда с раннего утра и до полудня, а потом после обеда и до вечера срываешь с деревьев или вытягиваешь из земли плоды, а потом таскаешь полные тяжёлые корзины. Вечером валишься с ног от усталости. А с утра опять всё по новой.

Нет. Начало лета ─ пора лёгкости, почти безмятежности. И хотелось воспользоваться каждым его днём. Взять всё, что можно и даже больше, будто про запас: на всю осень и зиму.

Возвращаясь с пруда, повстречали девчонок. Была среди них и Милада. Вот ведь женская сила, даже Йозеф оплывает под взглядом этих синих глаз.

Вечер коротали на сеновале. Говорили обо всём. О последних новостях на фронте, о том, кто же одержит победу. Что станет с ними. Сколько времени всё это продлится. Йозефа через пару лет уже преспокойно могли взять в армию.

─ А я сбегу и прорвусь в Британию, ─ заявил Вацлав.
─ Опять ты заливаешь? ─ Антонин нахмурил брови.
─ Ничего я не заливаю, вы про сына Хо́рака слышали? Он сбежал и сейчас служит у британцев.
─ Откуда ты знаешь? ─ серьёзно спросил Йозеф.
─ Мой отец рассказывал, а ему знакомый в Кладно рассказал, когда отец на ярмарке был в первых числах мая. Говорят, немцы перехватили письмо нашего Хорака, написанное сыну в Британию или, наоборот, сын писал своим. В общем, теперь у них неприятности будут, могут и расстрелять. Ходят слухи, чистки идут повсюду из-за того, что в конце мая партизаны какого-то высокопоставленного немца грохнули.
─ Да, ладно, ─ удивился Антонин.
─ Точно, ─ отозвался Йозеф. ─ Я тоже от отца слышал, что у Хорака неприятности могут быть и про то, что немца убили, взрослые шепчутся. Слышал, будто много народа уже арестовали и расстреляли. Немец-то главным тут был.
─ Да ладно! ─ приподнялся с сена изумлённый Юрий, самый младший из них. Ему всего тринадцать. ─ Ну может и не расстреляют. И вообще, может это враки всё. Живём же мы спокойно ─ никого не трогаем и нас не тронут.

Йозеф и другие ребята усмехнулись. Юрий прямо точь-в-точь повторил слова своего отца, даже интонация та же.

─ Ладно, давайте, насмехайтесь, вы только это и умеете, ─ обиделся Юрий и плюхнулся на спину обратно в сено.
─ Ну, может и правда, не расстреляют, ─ робко предположил Ярослав, молчавший всё это время. ─ Отправят в лагерь, всё лучше, чем умереть.
─ А по мне так хуже! ─ вспылил Вацлав. ─ Лучше умереть, чем в лагере на этих свиней работать.
─ Ну, да, конечно, ты у нас большой герой… мёд таскать из ульев, ─ опять заржал Антонин, а за ним вслед засмеялись все мальчишки.

Вспомнили они, как в позапрошлом году поспорил Вацлав с Карелом и Юрием, что залезет на дерево и достанет мёд прямо из улья диких пчёл. Надо ли говорить, чем дело кончилось. Вацлав недели две ходил с перекошенным опухшим лицом и руками, словно шары. Врач тогда сказал, что дело могло и вовсе плачевно закончиться.

─ Ладно, хватит ржать, ─ насупился Вацлав, ─ а то я на всех вас палок найду.
─ Да, ладно тебе, ─ произнёс Йозеф. ─ Смешно же, правда.
─ Вам смешно, а мне не до смеху было, ─ Вацлав не злился, он и сам понимал, что отчебучил жуткую глупость тогда, но всё же он не любил, когда над ним смеялись другие. ─ Всё, идите к чёрту, ухожу домой.

Вацлав скатился с сена вниз и направился к воротам сеновала.

─ До завтра, пчелиный король, ─ бросил ему вслед Антонин.
─ Иди ты, недоумок, ─ беззлобно буркнул Вацлав.

III.

9 июня.

Раннее утро. Сумрак только рассеялся. Лёгкий туман застилал поля. На траве ─ блеск росы. Цветы ещё не проснулись. Петухи продирали горло и настраивались на утреннюю перекличку.

Посёлок спал, когда в него ворвался грохот металлических машин.
Шум колёс. Рёв моторов. Громкие отрывистые крики.
Грохот разорвал тихий сон. Сбросил росу. Раздавил цветы.

В доме Вацлава выбили дверь. Раздались команды на странно звучавшем чешском.

─ Всем встать! Одеться! Быстро! На выход!

Мать закричала. Звуки ударов. Что-то поволокли по полу.
Вскочивший с постели Вацлав, успел надеть только штаны и рубаху. Его схватили за локоть и грубо потащили к двери.
Проходя мимо родительской комнаты, он увидел, как перед кроватью на коленях стоит отец и покачивается. Голова опущена. На рубашке кровь.

─ Папа, папа! ─ заорал Вацлав, не помня себя от ужаса.

Он вырвался из рук, удерживавшего его солдата, и как маленький юркий зверёк кинулся в сторону комнаты.
Удар. Пришёлся в спину. Вацлав упал на пол. Лицом вниз. Сильно прикусил язык. Разбил нос. Во рту ─ вкус крови.
Его грубо подняли с пола. Потащили к выходу.
Дверь родительской комнаты с силой захлопнулась с той стороны.
Оборвалось...

Улица.

Вацлав никогда не видел её такой. Казалось, привычные радушные белые дома вжались от испуга в землю, а зелёные пышные деревья и кустарники осунулись и съёжились, боясь пошевелить ветвями. Листья скукожились и потеряли цвет.

Белый свет закрыл глаза. Страшась открыть их вновь.

Сквозь головокружение и боль Вацлаву показалось, что время играет с ними какую-то злую, жестокую шутку. Оно, будто замедлилось и смакует происходящее в мельчайших деталях.

Из всех домов на его улице выходили мужчины, державшие руки за головой. Солдаты с автоматами наперевес уводили их в сторону большого сада на окраине посёлка. Вот Страков-старший, отец Юрия и Ярослава, отец Антонина с потемневшим, в одночасье состарившимся лицом.

Женщин вели в другую сторону. К церкви.
Они не кричали. Кричал воздух. Безмолвно. Срывая с себя кожу. Дико. Страшно.

Отчаяние, граничащее с безумием. Перекошенные черты. Скованные движения. Ошалевшие взгляды. Заплаканные глаза. Вцепившиеся в платки руки. Сжатые челюсти.

На лезвии. По краю. Над пропастью.

Выхода нет.

Вацлава кинули на дорогу. Он лежал на животе, повернув голову в сторону. Стоявшие на ним солдаты, говорили по-немецки.
Из дома Йозефа вывели его отца. Вслед за ним толкали в спину Йозефа, в ту же сторону, что и всех мужчин.

Вацлав поднял голову. Начал подниматься. Его грубо пнули. Немец крикнул на чешском:
─ Пошёл! Вперёд!

Детей согнали на площадь перед церковью, где их ожидали грузовики. Старшие дети молчали. Малыши плакали. Их брали на руки, стараясь успокоить.

Женщины стояли на одной стороне маленькой площади. Дети ─ на другой. Их разделял ряд автоматчиков.
На какой-то миг всё замерло. Стало тихо-тихо. Не было слышно даже утренних птиц.
Взошло солнце.
Его свет упал на маленькое каменное церковное здание. На лица детей. Женщин. Палачей.
Лучи его одинаково осветили их всех.
Солнце далеко. Наверное, оно не понимает всего происходящего здесь, на Земле. Видимо, спросонья не разобралось. Может быть, ему всё равно на чьи лица изливать свой свет... кто знает? Ведь солнце так далеко.

Семь утра.
Тишину взорвали первые выстрелы.
Жуткий режущий, оглушающий звук.
В ушах Вацлава звенело. Он никогда не думал, что выстрелы, это так громко.

Мужчин поставили рядами. Их так и расстреливали рядами по пять. Вацлава толкнули вперёд. Потом ещё раз. Кто-то выругался над ним по-немецки и пихнул его вбок. Вацлав ткнулся лицом в чьё-то плечо. Поднял взгляд.
Йозеф…

… Шум крыльев испуганных уток. Прохладная вода в пруду. Запах сеновала. Лошади в поле. Зелёная даль. Маленький ёжик смешно сопит на ладони. Вкус маминых пирогов. Жёлтые клёны у школы…

─ Этот мальчик не должен быть здесь, ─ громко закричал Йозеф, ─ ему нет пятнадцати лет, ему всего двенадцать. Это ошибка. Он ─ ребёнок!
Вокруг раздался ропот. Мужчины оживились.
Прозвучала автоматная очередь в воздух. Затем тишина.

К тому месту, где стояли Йозеф и Вацлав приблизился командир CC и двое автоматчиков.
─ Что здесь такое? ─ прозвучала чистая немецкая речь, голос мелодичный, как у женщины.
─ Этот мальчик здесь по ошибке, хэрр, командир, ─ произнёс Йозеф, кивая в сторону Вацлава, ─ ему всего двенадцать лет, спросите у любого.
Мужчины вокруг закивали головами в знак подтверждения. Вацлав замер. Один из автоматчиков перевёл хаупштурмфюреру слова Йозефа. Офицер странно улыбнулся, а потом произнёс на ломаном чешском, обращаясь к Вацлаву.
─ Сколько тэбэ лет, малчик?
Все вокруг замерли. Вацлав, глядя себе под ноги, тихо ответил:
─ Двенадцать.
─ Сколько, сколько? Говори громче, ─ рука в кожаной перчатке подняла подбородок Вацвала.
Стальной. Пронизывающий холодом. Взгляд бесчувственной смерти.
Слёзы текли по щекам Вацлава. Он повторил громче:
─ Двенадцать.
Грудь жгло стыдом. Глаза заливало. Но он не мог ничего с этим поделать.
Он хотел жить!

Рука хаупштурмфюрера отпустила подбородок. Он что-то отрывисто скомандовал и, развернувшись, быстро зашагал прочь. Один из автоматчиков схватил Вацлава за ворот рубахи и поволок от расстрельного ряда.

Треснула. Разорвалась. Жизнь прошлая.
Чужая страшная воля тащила Вацлава прочь от места казни.
Успел оглянуться лишь раз. Мельком.
Йозеф... Он улыбался ему.

***
Воздух выл.
Задыхаясь от застилавших свет слёз, он давился кровью разбитых ртов.
Женщин и детей запихивали по грузовикам на двух разных сторонах площади.
Мир отпрянул и попятился прочь, ломаясь на две части.
Его разделял ряд автоматчиков. Безучастный взгляд времени.

Снега. Льды. Пепел.
Никогда. Больше никогда…
Солнце сияло.

***
Казнь ускорили.
Хаупштурмфюрера раздражало, что расстрел идёт так медленно. Теперь стреляли по десять человек за раз.

Солнце пришло к зениту. Всё пространство между садом и каменной стеной посёлка было устлано трупами.
Мужчины лежали не земле. Семнадцать рядов. Сто семьдесят три тела.
Изуродованные черепа, разлетевшиеся мозги, застывшие раскрытые рты. Поле залитое кровью.
К полудню привезли евреев из гетто в Терезиенштадт. Они начали копать могильные ямы.

***
Вацлава бросили в крытый кузов последним. Взревели моторы. Два грузовика увозили детей в Лодзь в Польшу.
Ещё три везли женщин. В концлагерь.
Когда машины скрылись из виду, сработали заряды.

Дома. Церковь. Школа.
Вишнёвый и яблоневый сад ─ всё взлетело, опустившись на землю грудой щебня и щепок.
Поехали бульдозеры.

На следующий день от посёлка осталось лишь темнеющее среди зелёных полей большое мёртвое пятно.
Всё кончилось.
В одном месте на выравненном слое щебёнки и камней лежала покорёженная табличка указателя.
Liditz.

IV.

Детей привезли на заброшенную фабрику. Торопливо выгрузили. Завели в пустующий цех, оставили и заперли двери снаружи.

Некоторое время дети так и стояли посреди цеха молча, не шелохнувшись. Им казалось, что от любого их движения и без того хрупкий, жуткий мир развалится окончательно.
Сто пять детей ─ на самом краю.
Позади выжженная земля, пропитанная кровью. Всполохи огня. Оборвавшееся детство.
Впереди тьма. Гробовой холод. Скорбное молчание, треснувшие губы и колючие слёзы.

Вацлав пошевелился первым. Он огляделся. Многие дети были полураздеты. У большинства малышей не было обуви. Они стояли на каменном полу и ёжились от холода, вцепившись в штанины и юбки старших.

Трое детей Страковых ─ две девочки и маленький Зденек. Соседские дети. Карел ─ его одноклассник, ему ещё тринадцать. Юрий с сестрой погодкой. Ярослав и его младший брат. Антонин с лицом тёмным и постаревшим как у отца… какое было у его отца.

Вацлав подошёл к приятелю. Антонин даже не взглянул на него. С минуту Вацлав стоял, не зная, что сказать. А потом инстинктивно взял и обнял его. Стал гладить по голове, как гладила его собственная мать. Голова Антонина тихо лежала на плече низкорослого Вацлава, а тело трясло и било дрожью.

Через час принесли какую-то похлёбку. Раздали всем по куску грубого хлеба.
Всё. Оставили ночевать. На холодном полу. Без матрасов и одеял. Без родителей. Дома. Прежней жизни. Без объяснений. Без жалости.

Вацлав ещё за ужином нашёл глазами Миладу. Но не рискнул подойти к ней. Девочка сидела, прислонившись к стене, прижимая к себе сестрёнку. Белокурого синеглазого ангелочка, каких рисуют на пасхальных картинках с кроликами. На маленьких детских ножках был только один ботинок. И Милада держала босую ногу сестры в своих руках, согревая её.

Вацлав подумал, что, если они выберутся отсюда, всю оставшуюся жизнь он будет заботиться о них. Защищать. Любить.
Всю жизнь до последнего вздоха.

На утро детей подняли и построили. Двери раскрылись. На пороге цеха оказались важные нацистские начальники. Они пошли вдоль строя, придирчиво разглядывая детей и указывая на некоторых из них. Детей выводили из строя. Светловолосых. Голубоглазых. Сестру Милады первой.
Двадцать три. Из ста пяти.

Слёзы. Крики. Вацлав уже не мог их видеть и слышать. Он зажмурил глаза и закрыл уши руками. Прижал плотно и не отнимал, пока из цеха не вывели всех отобранных детей и не закрыли за ними дверь.

Дети не знали, что спустя сутки за эти двери пришла директива, приказывавшая оставшихся детей отвезти на грузовиках «Магирус» в концлагерь Хельм.
Подпись ─ Адольф Эйхманн.

***
За ними пришли в обед. Вывели во двор к грузовикам. Разделили на две группы. Вацлав оказался рядом с Антонином и Миладой. Открылись двери машин.

Грузовики были другими, не похожими на те, что привезли их сюда. Большие, высокие, защитного цвета с закрытыми металлическими кузовами без окон. Внутри пусто и темно.

Детей погрузили. Двери закрылись. Свет исчез.

Везли, как показалось Вацлаву, около часа. Затем остановились. Заглушили моторы. На некоторое время стало совсем тихо.
─ Может нас решили просто бросить, ─ прошептал Антонин, стоявший справа.
─ Может, ─ отозвался Вацлав, хотя сам в это не верил.
Внутри кузова раздалось тихое шипение. Дети затаили дыхание.
─ Слушай, Антонин, ─ спокойно сказал Вацлав, ─ прости меня за брошенную палку и вообще за всю дурь, я никогда не считал тебя недоумком. Ты ─ мой друг.
─ Коротышка, ─ отозвался Антонин и крепко сжал его правую руку.
Левую держала Милада. Девочка, что была выше Вацлава на пол головы, наклонилась и поцеловала его в губы.
Поцелуй.
Он всё-таки получил его.
Сердце Вацлава залило счастьем.

И вместе с этим блаженством стены грузовика начали медленно раскрываться, точно лепестки просыпающихся цветов. Внутрь прорвались первые лучи.
Солнце!
Хлынуло. Тёплое. Яркое. Оно радостно встречало детей и улыбалось им июньским днём. Повсюду, со всех сторон виднелись, насколько хватало взгляда, родные просторы. Зелёные поля. Ромашки и розовый клевер. Фруктовые сады. Взлетающие стаи птиц. Пасущиеся на лугу коровы. Дома в резных наличниках.

Лучи дотронулись до ног Вацлава, и он с удивлением обнаружил, что они становятся сияющими. Сияние было металлическим. Желтовато-золотистым. Оно поднимался вверх по телу, заполняя его полностью. Боли Вацлав не чувствовал. Тоже самое происходило и со всеми другими детьми.
Когда металлическое сияние дошло до шеи, Вацлав в последний раз обвёл взгядом пространство вокруг.
Розы. Были повсюду…

... Бронзовые дети. Они стоят, застыв посреди полей на планете, что не прекращает полёт, невзирая ни на что.
Вокруг детей ─ розовый сад. Огромный. Полыхающий красным.
Солнце продолжает сиять. Его свету требуются сотни тысяч лет, чтобы преодолеть путь от ядра к поверхности. Его лучи от поверхности достигают Земли за восемь минут. Современный космический корабль сможет долететь до Солнца пока только теоретически.

Живые дети идут по лучам к солнцу. Держась за руки. Негромко напевая.
Звучит Ода солнцу.

Сурья Севера ©